Неточные совпадения
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От
жизни прошлой отдохнуть.
Да и что такое эти все, все муки
прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила
жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
— Катерина Ивановна, — начал он ей, — на
прошлой неделе ваш покойный муж рассказал мне всю свою
жизнь и все обстоятельства…
Но, вспомнив о безжалостном ученом, Самгин вдруг, и уже не умом, а всем существом своим, согласился, что вот эта плохо сшитая ситцевая кукла и есть самая подлинная история правды добра и правды зла, которая и должна и умеет говорить о
прошлом так, как сказывает олонецкая, кривобокая старуха, одинаково любовно и мудро о гневе и о нежности, о неутолимых печалях матерей и богатырских мечтах детей, обо всем, что есть
жизнь.
А вообще Самгин незаметно для себя стал воспринимать факты политической
жизни очень странно: ему казалось, что все, о чем тревожно пишут газеты, совершалось уже в
прошлом. Он не пытался объяснить себе, почему это так? Марина поколебала это его настроение. Как-то, после делового разговора, она сказала...
Она бы потосковала еще о своей неудавшейся любви, оплакала бы прошедшее, похоронила бы в душе память о нем, потом… потом, может быть, нашла бы «приличную партию», каких много, и была бы хорошей, умной, заботливой женой и матерью, а
прошлое сочла бы девической мечтой и не прожила, а протерпела бы
жизнь. Ведь все так делают!
— Едем же! — настаивал Штольц. — Это ее воля; она не отстанет. Я устану, а она нет. Это такой огонь, такая
жизнь, что даже подчас достается мне. Опять забродит у тебя в душе
прошлое. Вспомнишь парк, сирень и будешь пошевеливаться…
— Ты сама чувствуешь, бабушка, — сказала она, — что ты сделала теперь для меня: всей моей
жизни недостанет, чтоб заплатить тебе. Нейди далее; здесь конец твоей казни! Если ты непременно хочешь, я шепну слово брату о твоем
прошлом — и пусть оно закроется навсегда! Я видела твою муку, зачем ты хочешь еще истязать себя исповедью? Суд совершился — я не приму ее. Не мне слушать и судить тебя — дай мне только обожать твои святые седины и благословлять всю
жизнь! Я не стану слушать: это мое последнее слово!
— Ну, — продолжал он бурно, едва успевая говорить, — на остывший след этой огненной полосы, этой молнии
жизни, ложится потом покой, улыбка отдыха от сладкой бури, благородное воспоминание к
прошлому, тишина!
— Мало. Не знаю, что у нее кроется под этим спокойствием, не знаю ее
прошлого и не угадываю ее будущего. Женщина она или кукла, живет или подделывается под
жизнь? И это мучит меня… Вон, смотри, — продолжал Райский, — видишь эту женщину?
У него в руках был ключ от
прошлого, от всей
жизни бабушки.
Леонтий принадлежал к породе тех, погруженных в книги и ничего, кроме их, не ведающих ученых, живущих
прошлою или идеальною жизнию, жизнию цифр, гипотез, теорий и систем, и не замечающих настоящей, кругом текущей
жизни.
— Ты на их лицах мельком прочтешь какую-нибудь заботу, или тоску, или радость, или мысль, признак воли: ну, словом, — движение,
жизнь. Немного нужно, чтоб подобрать ключ и сказать, что тут семья и дети, значит, было
прошлое, а там глядит страсть или живой след симпатии, — значит, есть настоящее, а здесь на молодом лице играют надежды, просятся наружу желания и пророчат беспокойное будущее…
У Леонтия, напротив, билась в знаниях своя
жизнь, хотя
прошлая, но живая. Он открытыми глазами смотрел в минувшее. За строкой он видел другую строку. К древнему кубку приделывал и пир, на котором из него пили, к монете — карман, в котором она лежала.
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов, были вызваны тем, что он здесь в первый раз узнал ту степень бедности и суровости
жизни, до которой дошли крестьяне, и, пораженный этой бедностью, хотя и знал, что это неразумно, не мог не давать тех денег, которых у него теперь собралось в особенности много, так как он получил их и за проданный еще в
прошлом году лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
Сам по себе приваловский дом был замечательным явлением, как живой памятник отошедшего в вечность бурного
прошлого; по еще замечательнее была та
жизнь, которая совершалась под его проржавевшей кровлей.
В
прошлом были трагические конфликты, которые зависели от бедности и необеспеченности
жизни, от предрассудков сословий и классов, от несправедливого и унизительного социального строя, от отрицания свободы.
Духовность
прошлого была иногда слишком прикреплена к материальной
жизни, которая почиталась освященной органической
жизнью, как бы сотворенной Богом и неизменной.
Можно даже было бы сказать, что чистый внутренний трагизм человеческой
жизни не был еще выявлен, т. к. в трагизме
прошлого слишком большую роль играли конфликты, порожденные социальным строем и связанными с этим строем предрассудками.
В
прошлом можно установить три типа мистики: мистика индивидуального пути души к Богу, это наиболее церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к
жизни космической и божественной; мистика пророческая и мессианская — это мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.
Маркса нужно понимать в том смысле, что он считал определяемость всей
жизни человека экономикой скорее злом
прошлого, чем истиной на веки веков.
Он глядел на это
прошлое с бесконечным состраданием и решил со всем пламенем своей страсти, что раз Грушенька выговорит ему, что его любит и за него идет, то тотчас же и начнется совсем новая Грушенька, а вместе с нею и совсем новый Дмитрий Федорович, безо всяких уже пороков, а лишь с одними добродетелями: оба они друг другу простят и начнут свою
жизнь уже совсем по-новому.
Что же до Кузьмы Самсонова, то считал он его, в этом прежнем провалившемся
прошлом Грушеньки, за человека в
жизни ее рокового, которого она, однако, никогда не любила и который, это главное, уже тоже «прошел», кончился, так что и его уже нет теперь вовсе.
Каждый раз, когда я оглядываюсь назад и вспоминаю
прошлое, передо мной встает фигура верхнеуссурийского гольда Дерсу Узала, ныне покойного. Сердце мое надрывается от тоски, как только я вспоминаю его и нашу совместную странническую
жизнь.
Не очень часто вспоминает Вера Павловна
прошлое своей нынешней любви; да, в настоящем так много
жизни, что остается мало времени для воспоминаний.
Может, в конце
прошлого и начале нашего века была в аристократии закраинка русских иностранцев, оборвавших все связи с народной
жизнью; но у них не было ни живых интересов, ни кругов, основанных на убеждениях, ни своей литературы.
Да, это была одна из светлых эпох нашей
жизни, от
прошлых бурь едва оставались исчезавшие облака; дома, в кругу друзей, была полная гармония!
Не потому ли, что, кроме фабулы, в этом трагическом
прошлом было нечто еще, что далеко не поросло быльем, а продолжает и доднесь тяготеть над
жизнью?
Однако пришлось понять, что прежнее приволье кануло бесповоротно в пучине
прошлого и что впереди ждет совсем новая
жизнь.
Впоследствии, в минуты невольных уединений, когда я оглядывался на
прошлое и пытался уловить, что именно в этом
прошлом определило мой жизненный путь, в памяти среди многих важных эпизодов, влияний, размышлений и чувств неизменно вставала также и эта картина: длинный коридор, мальчик, прижавшийся в углублении дверей с первыми движениями разумной мечты о
жизни, и огромная мундиро — автоматическая фигура с своею несложною формулой...
Сквозь автоматическую оболочку порой, однако, прорывается что-то из другой
жизни. Он любит рассказывать о
прошлом. В каждом классе есть особый мастер, умеющий заводить Лемпи, как часовщик заводит часы. Стоит тронуть какую-то пружину, — старик откладывает скучный журнал, маленькие глазки загораются масленистым мерцанием, и начинаются бесконечные рассказы…
Через некоторое время душевная пустота, веявшая от мертвой
жизни мертвого городка, начинала наполняться: из-за нее выходили тени
прошлого.
Теперь я люблю воспоминание об этом городишке, как любят порой память старого врага. Но, боже мой, как я возненавидел к концу своего пребывания эту затягивающую, как прудовой ил, лишенную живых впечатлений будничную
жизнь, высасывавшую энергию, гасившую порывы юного ума своей безответностью на все живые запросы, погружавшую воображение в бесплодно — романтическое ленивое созерцание мертвого
прошлого.
Романтизм, которым питалось настроение восставшей тогда панской молодежи, — плохая военная школа. Они вдохновлялись умершим
прошлым, тенями
жизни, а не самой
жизнью… Грубое, прозаическое наступление толпы мужиков и казаков ничем не напоминало красивых батальных картин… И бедняга Стройновский поплатился за свое доверие к историческому романтизму…
Началась и потекла со страшной быстротой густая, пестрая, невыразимо странная
жизнь. Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением. Теперь, оживляя
прошлое, я сам порою с трудом верю, что всё было именно так, как было, и многое хочется оспорить, отвергнуть, — слишком обильна жестокостью темная
жизнь «неумного племени».
Под конец
жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл. Соловьева, К. Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и стоял за социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из любви к справедливости и желания осуществить правду, сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты
прошлого.
Он проповедовал свободу личности и ее право на полноту
жизни, он требовал, чтобы личность возвысилась над социальной средой, над традициями
прошлого.
Но стихия есть исток,
прошлое, сила
жизни, эсхатологичность же есть обращенность к грядущему, к концу вещей.
И живет человеческий род, весь отравленный этим трупным ядом своих предшественников, всех предыдущих поколений, всех человеческих лиц, так же жаждавших полноты
жизни и совершенства; живет человек безумной мечтой победить смерть рождением, а не вечной
жизнью, победить ужас
прошлого и настоящего счастьем будущего, для которого не сохранится ни один живой элемент
прошлого.
Прошлое предается забвению, прощается, и с отъездом на материк мерещится вдали новая, разумная, счастливая
жизнь.
Но как в Татарском проливе бывают сильные бури и моряки говорят, что это отголоски циклона, бушующего в Китайском и Японском морях, так и в
жизни этого общества нет-нет да и отзовутся недавнее
прошлое и близость Сибири.
Это бы ничего-с, маленькая слабость, но сейчас уверял, что всю его
жизнь, с самого прапорщичьего чина и до самого одиннадцатого июня
прошлого года, у него каждый день меньше двухсот персон за стол не садилось.
Старик ни в чем не изменил образа
жизни и ходил в таком же рваном архалуке, как и в
прошлом году.
Мы должны были в последних главах показать ее обстановку для того, чтобы не возвращаться к
прошлому и, не рисуя читателю мелких и неинтересных сцен однообразной уездной
жизни, выяснить, при каких декорациях и мотивах спокойная головка Женни доходила до составления себе ясных и совершенно самостоятельных понятий о людях и их деятельности, о себе, о своих силах, о своем призвании и обязанностях, налагаемых на нее долгом в действительном размере ее сил.
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в
прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой
жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем
прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
Если каждый из нас попробует положить, выражаясь пышно, руку на сердце и смело дать себе отчет в
прошлом, то всякий поймает себя на том, что однажды, в детстве, сказав какую-нибудь хвастливую или трогательную выдумку, которая имела успех, и повторив ее поэтому еще два, и пять, и десять раз, он потом не может от нее избавиться во всю свою
жизнь и повторяет совсем уже твердо никогда не существовавшую историю, твердо до того, что в конце концов верит в нее.
Между тем опять начали наезжать гости в Чурасово, и опять началась та же
жизнь, как и в
прошлом году.
В
прошлом лете я не брал в руки удочки, и хотя настоящая весна так сильно подействовала на меня новыми и чудными своими явлениями — прилетом птицы и возрождением к
жизни всей природы, — что я почти забывал об уженье, но тогда, уже успокоенный от волнений, пресыщенный, так сказать, тревожными впечатлениями, я вспомнил и обратился с новым жаром к страстно любимой мною охоте, и чем ближе подходил я к пруду, тем нетерпеливее хотелось мне закинуть удочку.
— В будущем году! Невесту он себе еще в
прошлом году приглядел; ей было тогда всего четырнадцать лет, теперь ей уж пятнадцать, кажется, еще в фартучке ходит, бедняжка. Родители рады! Понимаешь, как ему надо было, чтоб жена умерла? Генеральская дочка, денежная девочка — много денег! Мы, брат Ваня, с тобой никогда так не женимся… Только чего я себе во всю
жизнь не прощу, — вскричал Маслобоев, крепко стукнув кулаком по столу, — это — что он оплел меня, две недели назад… подлец!
Подкрепленная воспоминаниями
прошлого, она помогла нам вынести то разноречие в убеждениях, которое принесла нам
жизнь.